Раб сердец - Страница 53

— Спасибо за то, что пришли, за согласие выслушать. Вы пережили тяжелые дни осады и жуткие часы штурма, и радует, что в пережитом не упрекаете нас. Мы не хотели крови! Она пролилась злой волей Поползая, Крысеня, Головастика!

Как только не костерят нас продажные лешелюбы, обученные искусству лжесловия своими заморскими хозяевами! «Братоубийцы», «людоеды», «изверги», «грабители».. А преступлением они называют — быть рунцем и требовать уважения и безопасности! Воистину, вор громче всех кричит: «Держи вора!»

Чего хочет добиться наше Братство? Вернуть Рунь её хозяевам-рунцам. Скажите, разве это грабёж? Прекратить истреблять и оскорблять хозяев в их доме. Ответьте, разве это людоедство? Ввести справедливые законы и, главное, добиться, чтобы они исполнялись всеми и беспрекословно. Это издевательство?

Клеветники обвиняют Братство в том, что оно затеяло кровавую междоусобицу. Чушь! Междоусобица — это распря между своими, а Поползай с его приспешниками никогда не мог быть своим для трудового люда. Скажу более — они и не люди вовсе, а трупные черви, омерзительные паразиты. Так что истребление их — вовсе не человекоубийство, совсем не усобица, а многотрудное лечение нашей, родной Руни.

Война — отвратительна и грязна, мне пришлось в молодости воевать, и я на это насмотрелся. Но если нет иного выбора? Тогда как?

Мы не начинали войны! Это нас двадцать пять лет обирали, унижали, убивали, порабощали. И все вокруг молчали. Все! Да что там «вокруг» — мы сами молчали. Тупо и покорно. Я? Да, тоже молчал… Безмолвствовал, когда рвали Рунь на клочки, когда к власти пришли озверелое ворьё, откормленные канцелярские крысы и наглые хозяйчики, когда на улицах городов наших разносилось: «Рунская свинья, прочь с дороги! На колени, свинорылый!».

Среди собравшихся вижу многих своих ровесников. Многие молчали и терпели лишения, когда шла осада Чистограда. Молчат и сейчас… Так пусть каждый из собравшихся здесь мысленно ответит себе — он свинья? Холуй? Согласен и дальше молчать, горбатиться на хозяйчика-лешелюба и терпеливо дохнуть, заливая предсмертную тоску брагой? Ну, тогда да — свинья и холуй, быдло и скотина. Не согласен — иди к нам в Братство.

Хочу, чтобы каждый понял: мы — на нашей земле. Чужой нам не надо, но на своей не позволим себя насиловать, грабить и убивать. Все! Хватит! Закончилось терпение. Отступать нам более некуда! Наша беда в том, что стали забываться эти слова… «Отступать некуда» — сказали Чёрные рати в последнем бою последней страшной Войны Кольца. Тогда к нашей земле самоуверенно, в наглой уверенности в победе топало с Заката воинство «свободных народов». Они тоже считали рунцев быдлом и безмозглыми рабами Чёрного Властелина. И как же удивились, когда Чёрные ратники, не сложив оружия, легли костьми до последнего. Ибо отступать было более некуда!

И мы отправились в поход на истребление лешелюбских крысиных стай потому, что нельзя было не идти. Потому что кончилось безволие, исчезло позорное бессилие. Их сменили отчаяние и ярость. Мы захотели жить сами и защитить жизнь детей. Мы вдруг пожелали жить на своей земле и по своим обычаям, а не по воле тех кто называет нас свиньями на бойне.

Внезапно собравшийся на площади народ шумно выдохнул в едином порыве: стоявший рядом с Браном Ждан Ратник, оттолкнув Учителя, прикрыл его собой. Сверкнувшая гадючьим блеском стрела сухо щёлкнула по пластине жданова панциря.

— Уводите Брана! — крикнула Внята Тихая, длинным кошачьим прыжком соскочившая с крыльца прямо в ряды слушателей. — Ребята, за мной!

Но она опоздала. В середине толпы забурлил водоворот, послышались яростные крики и, когда Внята с ратниками протолкались к этому месту, то увидели на брусчатке лишь растерзанные останки, в которых было трудно узнать человеческое тело. Из трупа торчали втоптанные в него обломки небольшого лешачьего лука.

— Ну, зачем вы так, люди добрые? — укоризненно сказала Внята. — Его же допросить следовало…

— Поторопились. — вздохнул угрюмоватого вида чистоградец. — Но нет худа без добра: теперь все мы ясно видим — если эта мразь так ненавидит Учителя, значит надо быть с ним. Записываюсь в вашу Рать, братья!

— И я! Я тоже! — загудели стоявшие рядом.

— Почему же в «вашу Рать»? — удивилась Внята. — В нашу!

… — Значит, так… — Внята Тихая обвела сидящих за круглым столом тяжёлым, хмурым взглядом. — На всех наших советах мы всегда слушали, слушаем и впредь будем слушать Учителя. Мы привыкли к тому, что он всё знает и никогда не ошибается (помолчи, пожалуйста, Бран!). Пусть же сегодняшнее собрание станет единственным исключением, когда ему слова мы не дадим (молчи, прошу). Потому что сегодня я предлагаю раз и навсегда запретить Учителю появляться где-либо без надёжной охраны. Ждан, покажи.

Ждан Ратник швырнул на стол панцирную пластину.

— Почти пробита. — злобно сказал он. — А вот и наконечник, водяные его ковали. Острее бритвы, гадёныш. Эй-эй, в руки не берите, не видите — синим светится, верно отравлен.

— Обсуждать будем? — осведомилась Внята. — Учитель, тебе не давали слова… Нет других мнений? Значит, решено — никаких хождений в народ, пока не будет обеспечена полная безопасность. А уж этим я займусь со всей ответственностью, клянусь, дорогие мои братишки и сестрёнка!

4.

К дому, где поселился Бран, приблизились люди в распахнутых куртках, из-под которых выглядывали белые праздничные кафтаны с вышивкой. Тёмные кисти с крепкими пальцами резко оттенялись белизной рукавов. Первым степенно шествовал широкоплечий седобородый старец. Он нес пред собою что-то громоздкое, завернутое в расшитое солнечными кругами полотно.