Раб сердец - Страница 26


К оглавлению

26

— Мне в обучалище идти. — сказала Мста. — Вчера с родительницами стены выбелили, сегодня будем отмывать пол и двери, потом покрасим. Вернусь к вечеру.

— Да и я на строительстве мельнице до заката провожусь. — сообщил Яр. — Колесо устанавливаем.

— Что ж, у меня тоже дел по горло. Значит, домой днём не зайдём. Рыжего брать сегодня с собой не стану, так что придётся всё-таки для него оставить обед в чашке. — подытожил Бран. — Съест, когда полегчает.

А дел у Брана предвиделось, как всегда, преобильно.

Часть 2
Основание

Глава 4
Начало

1.

В Большие Смердуны из уездного города приехал проповедник «Единого Большерунья». Он привёз с собой большое полотнище с изображением синего медведя — знаком «ЕБ». Широкую полосу ткани развесили над входом в деревенскую сходную избу. Слабый ветерок колыхал её и медведь похабно вилял толстым задом.

— Во, надулся-то хорёк. — задумчиво изрёк Жмых Голота, разглядывая полотнище. — Щас пукнет.

— Иди давай, не умничай. — буркнул староста, подталкивая крестьянина в спину. Настроение старосты было отвратительным донельзя. Приезжий толстый упырь в фиолетовой рясе приказал ему собрать всех до одного смердунцев на проповедь о любви к государству. Обходя дома односельчан, староста услышал очень многое о себе, своей матери, проповеднике, матери проповедника, «Едином Большерунье» и о жизни вообще. Монологи крестьян, впрочем, были на редкость однообразны и пристойными в них были только предлоги «в» и «на». Несмотря на это, подавляющее большинство смердунцев всё же приплелось в сходную избу. А куда деваться-то?! «ЕБ»-ы отличались редкостными злопамятством и мстительностью: в соседнем селе, например, за неявку на проповедь спустили под предлогом чистки пруда всю воду из него прямо на огороды.

Проповедник говорил с большим подъёмом. Его вдохновляло то, что слушатели сидели в полной тишине, не шушукаясь и не хихикая, как это часто бывало. А один из них, коротко стриженый, в серых штанах и такой же рубахе, сидевший в первом ряду вообще ел его глазами, истово кивая в знак согласия чуть ли не после каждой фразы. Удивляло, правда, то, что староста с большой опаской. косился на стриженого

— На этом, почтенные хлеборобы, я закончил. — сказал проповедник и перевёл дух. — Есть ли вопросы?

— А как же! — с непонятным выражением сказал кто-то с левого края. — У Брана точно будут. Валяй, учитель.

Староста в отчаянии цапнул за рукав неторопливо встающего стриженого, но удержать не смог. Тот вежливо высвободился, оправил рубаху и сказал:

— Разрешите, во-первых, от всей души поблагодарить гостя за доставленное нам неописуемое наслаждение.

Крестьяне недружно захлопали, староста схватился за голову и закрыл глаза.

— Нет, право, спасибо вам большое, низкий поклон за развлечение. — восторженно продолжал Бран. — А то скучно тут в глуши, все люди рассудительные, здравомыслящие. Даже деревенского дурачка и то нет. Посмеяться не над кем, представляете?!И вдруг — раз! — приехал шут гороховый, подарил час такой отборной дурацкой дичи и тупой хрени, что…

По сходной избе прокатился сдержанный, но единодушный смешок. Крестьяне оживились. У проповедника непроизвольно отвисла челюсть.

— Лично меня больше всего порадовали даже не басни о расцвете хозяйства. Все мы на своей шкуре испытали этот расцвет. Белена на пустошах, где раньше поля лежали, залежи костей на скотомогильниках…

Хотелось бы о другом, с вашего разрешения. О том, что, дескать, двадцать пять лет назад в Войне Кольца силы добра и света победили тьму и зло. Угу… Ага… И не надоело же четверть века жевать одну и ту же протухшую жвачку… Лешелюбская баечка о вселенской битве добра со злом. («…Бобра с козлом!» — хохотнул кто-то с задних рядов). Именно их, тварей, именно их. Свет и добро — это, как водится лешие-водяные да их холуи, именующие себя «свободными народами Заката». А, соответственно, силы зла и мрака — уничтоженный Чёрный Союз и, мы, ущербные жители Восхода, так? Ага… Угу… А вот не ответит ли достопочтенный проповедник, что такое добро, о победе коего он так долго нам тут впаривал?

— Добро — это общечеловеческие ценности, вековечные и незыблемые! — яростно вступил в спор пришедший в себя проповедник.

— Чудесненько. — легко согласился Бран. — «Общечеловечьи», значит… Стало быть, считаете нас (он указал на ухмыляющихся смердунцев, потом на себя) безмозглыми дураками? Серыми деревенскими землеройками? Полагаете, будто чумазое тупое быдло сглотнёт ушат лешелюбских помоев и не поморщится, а? Ну-ну… Назовите, будьте любезны, хотя бы одну «общечеловечью» ценность.

Бран сунул большие пальцы за широкий кожаный ремень и, слегка покачиваясь с пятки на носок, повернулся к крестьянам.

— Любовь! — запальчиво выкрикнул проповедник. — Любовь к матери, например!

— Вот даже как?! — изумился Бран. — А к чьей именно, уточните, сделайте одолжение. Вот у меня есть один кусок хлеба. Один и второго не предвидится. Кого я спасу им от голодной смерти — свою маму, или мать первого встречного?

— Свою! — прогудел зал.

— Что ж, предлагайте дальше.

— Любовь к людям вообще! Взаимопонимание и взаимоподдержка! Терпимость к окружающим!

— «Люди вообще»… Замечательное враньё. — уважительно сказал Бран. — Добротное. Что ж, давайте разбираться. Первое. Итак, мне следует обожать богатого толстобрюхого кровососа, торгаша, на которого я вкалываю почти за бесплатно? Это он — «людь вообще»? Или разворовывающий губернскую казну Поползай? Я должен взаимпонимать и поддерживать вонючек из «Единого Большерунья», которым за одну проповедь платят больше, чем вся крестьянская семья зарабатывает за год в поте лица? (Собравшиеся зашумели и проповеднику послышалась в гуле уже не насмешка, а глухая угроза). Они — «люди вообще»? Терпеть свинорылых чиновников, которым наплевать на нас и наши беды? Увольте! Нет и быть не может никаких «людей вообще». Всякие есть. Ну очень богатые и подлые, как Поползай. Мелкобогатенькие и подленькие, как вы. Бедные и порядочные, как он, он и он. Нищие и… ну, в общем, такие как я. Так что числить всех «людей вообще» в одном скопе по меньшей мере глупо, а? Что общего между вами и нами? (-«Да ничего! — выкрикнули с задних рядов. — Крысы поганые! Чужееды»). О, слышали?

26