— В самом деле, что-то в сон клонит, просто сил нет. — пробормотал Бран. Ворон одобрительно хмыкнул с верхней полки в углу.
— Карр, — сказала птице Мста, — знаю, что верховодишь местными воронами. Будь добр, передай, что для них снедь появилась, пару дней кормиться смогут.
Ворон вопросительно взглянул на девушку.
— Сухую осину у Хомячьего буерака знаешь? Ну, где промоина? Туда пусть и летят.
Бран поперхнулся, долго кашлял, потом потрясённо протянул:
— Так вот для чего ты выпросила труп Хохаря Ражего…
Начальник губернской стражи порядка и благочиния угрюмо смотрел на воеводу Кромешу.
— В толк не возьму, при чём тут военные? — пожал плечами Кромеша. — Подавлять недовольство — прямая обязанность стражи. А приказывать войску…
— Да не приказываю я. — досадливо поморщился начальник губернской стражи. — Прошу войти в положение. Дело-то крайне сложное. Видишь ли, в Смердуны уже ездили… как бы выразиться… в общем, сознательные подданные, убеждённые свободолюбцы и народоправцы.
При этих словах воевода ухмыльнулся.
— Ну да, ну да, две дюжины крепких ребят при дубинках, кистенях, ножах. — закивал начальник. — Так вот, похоже, что их там ждали. Восемнадцать прихлопнули, устроили каторгу пятерым, уцелевшим и впоследствии сбежавшим, один пропал без вести.
— Лихо. — признал Кромеша.
— Теперь понял? Так что в Больших Смердунах самый настоящий мятеж, бунт против государства. Не случайный мордобой, а «осознанное сопротивление власти, совершённое сплочённой группой злоумышленников». Статья сто семь, раздел «а» уголовного уложения. Смекаешь? Братство какое-то создали, знамёна пошили. Послать туда стражников с плетями? Поздно. Надо сорняки с корнем вырывать.
— Добро. — согласился Кромеша. — Убедил. В Матюкалинске стоит пятый полк внутренних войск. Прикажу — отправят отряд в Смердуны. Только перед тем сам реши все вопросы с Поползаем. А то знаешь…
— За это не волнуйся. — заверил воеводу страженачальник. — Завтра же тебе доставят все бумаги с подписями и печатями.
Они пожали друг другу руки, воевода неспешно удалился.
Начальник губернской стражи порядка и благочиния пролистал записную книжку, хмыкнул, потер тройной подбородок, позвонил колокольчик. Тут же перед его обширным столом неслышно образовался порученец в новеньком сером кафтане со знаками различия десятника.
— В подвал. — коротко распорядился страженачальник. — К шестьдесят четвёртому.
В келье 64 пыточного подземелья перед начальником губернской стражи предстал Зор Меньшой. Он увидел на жирной физиономии самодовольного старика изумление, сменившееся удовлетворенной улыбкой.
Зор словно состарился, ссохся на голодном тюремном пае. Редкая бородка топорщилась во все стороны, в волосах запутался мусор. Из дыр бурой конопляной дерюжки серела грязная, шелудивая кожа. Пахнуло смрадом немытого тела. Начальник сморщился: — Фу! Видно, тюрьма — не дом родной. Воняет от тебя, заговорщик.
Зор через силу зашевелил потрескавшимися губами: — Чего хочешь, старик?
Приметив, что узник холодно усмехнулся, начальник губернской стражи опустился на табурет, уперся в колени ладнями-оладьями: — Договоримся? Ты излагаешь всё об измене, а я сохраняю твою жизнь избавляю от мучения! Назови заговорщиков.
— Никаких заговорщиков не ведаю, в одиночку хотел пришибить Поползая.
— А что скажешь на пытке?
— То же. — равнодушно отвечал Зор Меньшой, решив умереть, но не выдать товарищей.
— Приступайте! — сладко проворковал начальник.
Вольнонаёмные истязатели-вастаки подскочили к Зору, без каких-либо окриков и грубости содрали с него отрепья. Начальник укоризненно поцокал языком, увидев врождённую жилистость, крепость узника. Подумал, что того мало морили, на пытке будет держаться. Один из заплечных умельцев разжал зубы заключенного, сунул Зору в рот горлышко воронки и принялся заливать «сыворотку правды». Чтобы не захлебнуться, Меньшой был вынужден проглотить горькую жидкость. Второй палач сноровисто приввязал колючими веревками к тяжелому засаленному бревну ноги Зора. Ручные цепи были сняты, руки связаны за спиной, а конец каната перекинут через потолочную перекладину. Зор невольно подивился, необычайной скорости и ловкости, с какой всё было сделано.
— Приступайте, малыши. — возбуждённо пропел начальник. — Сейчас зелье подействует и пташка запоёт.
Веревка натянулась, Зору стало больно, когда руки стали выворачиваться в суставах. Но это оказалось всего-навсего пробой. Палачи вопросительно уставились на начальника.
— Ну?
— Баранки гну. — огрызнулся Зор.
Начальник щёлкнул пальцами, веревка потянула связанные за спиной кисти вверх, суставвы хрустнули. Заключённый прогнулся вперед. Из-за головы показались опухшие кисти рук. Лицо Зора исказилось и налилось лиловой кровью, на лбу вздулись тёмно-синие жилы. Начальник издал крысиное хихиканье. Привычное томное наслаждение чужой болью охватил его.
— Ну как, милый мой, — вопросил он с глумлением, — уютно ли на дыбе? Бунтовать вздумал, скотина! На власть покуситься возмечтал? Тайные сборища устраивал? Да куда тебе, щенок, ублюдок сучий!
На Зора начинала действовать отрава. Мучительно хотелось говорить, рассказывать всё. В ушах взрывались гулом слова начальника, перед глазами всё расплылось густым кровавым туманом, тошнота заполнила рот солёной слюной, пот ручьями потекли груди. Перед беспамтством в сознании зло сверкнуло твердое и лютое: «Молчать!»